Читая Марка Аврелия
- 06.11.2012 12:57
Бывают такие люди, в которых сочетается несочетаемое. Ну, например: как можно вкладывать огромные деньги в решение демографической проблемы, чтобы однажды Земля не опустела, и при этом фанатично любить безлюдную, безмолвную, бесцветную Арктику? Думаете, это совершенно разные вещи? Или я всё усложняю? Может быть. Но вообще-то Фредерик Паулсен – человек непростой.
Фредерик Паулсен
Бизнесмен, филантроп, путешественник и учёный. Председатель совета директоров и исполнительный директор международной фармацевтической компании Ferring Pharmaceuticals (Швейцария). Учредитель Международной группы компаний Marussia Beverages.* Участник многочисленных полярных экспедиций. В 2007 году в составе экипажа глубоководного аппарата «Мир-2» опускался на дно Ледовитого океана. Кавалер многочисленных международных наград, в том числе ордена Почётного легиона (Франция), креста ордена Данеброг (Дания), ордена «За заслуги» I класса (Германия), ордена Друк Гьелпо короля Бутана, ордена Дружбы (Россия), медали «Почётный полярник» (Россия). Почётный консул Российской Федерации в Лозанне.
— Господин Паулсен, мы тут для нашего журнала делаем большую серию интервью с российскими бизнесменами и всех спрашиваем: что главное в бизнесе? Интересно, что скажете вы...
— Ответ простой: вы должны дать потребителю тот товар, который ему нужен. Конечно, если вы хотите делать бизнес, вам придётся принять на себя определённую долю риска, – об этом тоже не стоит забывать. Всё это очевидно. Но что очень-очень важно, так это соблюдать этику, избегать коррупции, избегать манипулирования людьми. Для меня это неотъемлемая часть бизнеса.
— Вот и наши – всё про этику... Видимо, наболело. Лишь один сказал: главное – прибыль...
— Прибыль – лишь следствие того, что вы делаете. Если вы ведёте свой бизнес должным образом, то прибыль – естественный результат. Но я действительно уверен, что, работая в организации с огромным количеством людей с очень разными интересами, вы должны соблюдать этические стандарты, иначе ваша система просто не будет работать.
— Участие российского бизнеса в благотворительности фрагментарно. Наверное, наши предприниматели понимают, что благотворительность работает на имидж, но в отличие от Запада у нас она экономически невыгодна...
— В каждой стране свои традиции... Знаете, где самая развитая традиция благотворительности? В США. Я думаю, что американцы тратят на это дело от двухсот до двухсот пятидесяти миллиардов долларов ежегодно. Этому есть несколько объяснений. Во-первых, американское общество религиозно, а религиозному обществу свойствен совершенно определённый взгляд на мир: людям нужно помогать. Есть и прагматичная причина. Вы можете вычесть сумму пожертвований из налогов, а если у вас есть семейный фонд, то вам придётся делать благотворительные взносы, – в противном случае вы не сможете им пользоваться. В общем, развитая филантропия в США – это не только вопрос культуры, это ещё и вопрос культового отношения к налогам. В России нет ни традиции благотворительности, ни системы предоставления налоговых льгот. Но, я знаю, у вас есть люди, которые делают много хорошего, – просто об этом никто не рассказывает.
— Вы занимаетесь благотворительностью в России. Почему?
— Не только в России. У меня есть экологическая программа на островах Южной Джорджии, художественный проект в Германии и проект по сохранению культурного наследия в Бутане. В вашей стране я пытаюсь помочь в решении демографической проблемы. Уровень рождаемости здесь иначе как катастрофой не назовёшь. Ежегодно численность коренного населения сокращается почти на миллион. Это главная угроза будущему России.
— А вам не кажется, что такую важную проблему должно решать правительство?
— Я думаю, что правительство осознаёт эту проблему, и политика Владимира Путина направлена на увеличение численности населения. Но в данном случае не имеет значения, сколько у вас денег и что делает правительство. В решении этой проблемы есть один важный аспект – технологическая компетентность. И это как раз то, в чём я могу помочь. Я совершенно не вижу, что правительство бездействует, и не пытаюсь как частное лицо заполнить пробел. То, чем я занимаюсь, – это дополнение к тому, что делает руководство вашей страны.
— Если я не ошибаюсь, вы открываете клиники по лечению женского бесплодия с помощью экстракорпорального оплодотворения? Проще говоря, речь идёт о детях из пробирки...
— Да, я хочу помочь жителям самых разных российских городов завести детей именно таким способом. В России три с половиной миллиона женщин, которые хотят, но не могут иметь детей. Первую клинику мы открыли в 2008 году в Брянске, вторую – в Москве. Следующую хотим построить в Улан-Удэ и затем каждые два года открывать новую клинику. Кроме того, выяснилось, что не хватает врачей-специалистов, поэтому я собираюсь финансировать школу при одном из университетов.
— А сколько детишек из пробирки уже появилось в ваших клиниках?
— Около тысячи, так что дел ещё полно. Когда Владимир Путин в Кремле вручал мне орден Дружбы (за высокоширотную арктическую глубоководную экспедицию), я пообещал сделать один миллион русских детишек. Конечно, в тот момент я был немного эмоционален, но это действительно моя цель.
— Каков процент успеха в ваших клиниках?
— Как везде, примерно двадцать процентов. Это хорошая цифра, она сопоставима с возможностью забеременеть естественным путём.
— В Европе проблема рождаемости выглядит не менее серьёзно, чем у нас, а может быть, ещё серьёзнее. Почему вы не работаете там?
— Я думаю, что Россия гораздо больше нуждается в помощи, и здесь я могу реально повлиять на ситуацию и добиться больших перемен. Здесь многие женщины мечтают о детях, но не могут получить медицинскую помощь, чтобы осуществить свою мечту. А в Европе нет проблем с репродуктивными клиниками, но женщины не хотят заводить детей. Вы знаете, есть один французский профессор, который продвигает теорию, ставящую под сомнение право женщин контролировать собственное воспроизводство. Например, в Германии сорок процентов женщин, получивших университетское образование, не имеют детей. Почему государство или правительство должно платить полмиллиона евро за то, чтобы женщина получила образование и отказалась заводить детей? Почему вообще женщины имеют право решать – продолжать свой род или нет?
— Скажите, а лечение в ваших клиниках абсолютно бесплатное?
— Это очень хороший вопрос. Но лучше бы вы его не задавали, потому что сейчас я всерьёз задумался об одной вещи. Дело в том, что одна из проблем, с которой мы столкнулись в Брянске, в том, что тамошнее правительство оказалось очень социалистическим. Оно решило, что лечение должно быть бесплатным. Я предложил: почему бы нам не сделать так, как в других странах, где врачи имеют частную практику? Почему бы врачам не дать возможность использовать инфраструктуру клиники для работы с частными клиентами? Мне ответили: «О, нет, нет, нет! Это не сработает». Вы не поверите, но врачи тоже хотят зарабатывать деньги. А сейчас они работают с восьми до пяти, и у них нет никакого интереса работать больше. Они производят меньше, чем могли бы. Я очень и очень разочарован. На момент открытия брянская клиника была самой современной в Европе. Мы поставили туда лучшее оборудование, мы обучили врачей, но всё идёт очень медленно, потому что у врачей нет стимула.
Клиника, которую мы построили в Москве, на сто процентов частная, и это тоже плохо, потому что те, у кого нет денег, остаются за бортом. Мы должны найти компромисс. Порой женщине требуется пройти не один цикл лечения, и государство, конечно, должно оплачивать определённое количество циклов. Но тот, кто может платить, должен иметь возможность получить платную медицинскую помощь. Есть женщины, у которых есть деньги и которые не хотят ждать. И есть врачи, у которых есть время и которые хотят денег. Это нужно совместить.
— Поговорим о вас... В одном из интервью вы сказали, что ваша любимая книга – «Размышления» Марка Аврелия...
— Это правда.
— Если я не ошибаюсь, в самом начале он с благодарностью перечисляет людей, оказавших на него влияние...
— И его отец там чуть ли не на последнем месте...
— Вы могли бы составить подобный список?
— Наверное, да, но у меня, пожалуй, было бы наоборот. Я гораздо больше благодарен своему отцу. Он никогда не преклонялся перед материальными ценностями. Это меня в нём восхищало, и этому он меня научил. Главным богатством он считал знания и интеллект... А деньги? Деньги – это что-то другое.
— Как вы думаете, ваш сын может сказать то же самое о вас?
— Вряд ли. Мой отец был уникальным человеком, а я обычный.
— А кто ещё в вашем списке кроме отца?
— Ну конечно, моя мама... Они были фантастической командой. Отец работал врачом – он основал компанию, а мама была химиком-биологом. Отец постоянно рассуждал о больших научных открытиях, а мама делала всю работу. Она занималась наукой, разрабатывала технологии анализа и производства, разрабатывала и делала все продукты. В общем, всё было так, как в любом другом браке.
— Вам приходится сталкиваться с проблемой отцов и детей?
— Нет. И знаете, что меня больше всего поражает? В их возрасте я носил сандалии, джинсы, длинные волосы и протестовал против общества. Было время, когда я не разговаривал с отцом целых четыре года, потому что был в оппозиции! А мои дети ходят в лучшую школу, они очень успешны. Они одеваются в лучшие костюмы... Они даже звонят мне, чтобы посоветоваться! Это странно...
— А что лучше – быть в молодости таким, как вы, или таким, как ваши дети?
— Я думаю, молодёжь должна быть в оппозиции, – это помогает развивать индивидуальность.
— Но с возрастом, конечно, всё меняется...
— В юности я был абсолютно уверен в том, что никогда не буду работать в капиталистической компании моего отца и никогда не буду жить в этой маленькой буржуазной стране – Швейцарии. Но, как видите, всё сложилось иначе...
— Вы давно знакомы с нашей страной?
— Впервые я приехал в Россию в 1976 году по линии молодёжной организации ООН. Сначала – Ленинград, потом – Москва... Это была совсем другая страна.
— А первый визит в новую Россию?
— Должно быть, это был 1992 или 1993 год...
— Когда было интереснее – тогда или сейчас?
— Ну конечно, в 90-е! Россия была фантастической страной!
— Что же там было фантастического?
– Всё было возможно! В головах царила глупая идея, будто бы коммунистическое плановое общество можно в одночасье превратить в рыночное. Это было безумием. Посмотрите, что произошло на самом деле.
— Мы были лучше тогда или сейчас?
— Это очень сложный вопрос. Всегда трудно говорить о менталитете в принципе. Если взять тех людей, с которыми я работаю, или которые работают в моей компании, то уровень их профессионализма очень высок. Например, в Швейцарии глава нашей дирекции по маркетингу – из России.
— Вы бываете в Сибири, на Севере и наверняка встречаетесь с самыми разными, в том числе с простыми людьми. Вам не кажется, что мы стали злее?
— Да, вы абсолютно правы. У нас была небольшая поездка в Магадан и Оймякон. Мы провели в Якутии четыре дня и, конечно, встречались с местными жителями. Это было до президентских выборов... Я заметил (и удивился), что даже в маленьких деревнях люди были очень рассержены и подавлены. Они были недовольны правительством и своим положением.
— Вам нравится ездить туда, где нет ничего живого – нет людей, почти нет животных, нет ничего зелёного – только снег и льды. Чем вас привлекает такая природа?
— Нет ничего интереснее, чем полярные путешествия. Прежде всего, это всегда вызов. Чтобы в конце концов добраться до цели, необходимы точный расчёт и планирование. Подготовка экспедиции с подводным погружением к Северному полюсу заняла семь лет. На обычную полярную экспедицию уходит года два три. И мне нравится весь этот процесс подготовки и планирования. Это во-первых. Во-вторых, во время путешествия я общаюсь с учёными, многие из которых уже стали моими друзьями. Такое общение стимулирует интеллект. И наконец, вы знаете, что такое Антарктика во время антарктического лета? Это такие эмоции и чувства, которые невозможно описать словами! Вокруг вас снег и солнце, которое отражается на снегу. Вы дышите ледяным воздухом. Это фантастика! Это как нирвана!
— А может, лучше в джунгли? Опасностей не меньше, зато красок больше...
— Нет, я не люблю, когда слишком жарко. Я люблю холод.
— В марте Джеймс Кэмерон опустился на дно Марианской впадины. Вы ему завидуете?
— Конечно! Я должен был сделать это вместо него:) Погружение в Марианскую впадину в разное время планировали четыре группы – три американских и одна китайская. А он это сделал. Я снимаю шляпу.
— Несколько лет назад вы говорили, что вместе с Артуром Чилингаровым собираетесь добраться до Северного полюса на дирижабле. И как результат?
— Мы работаем над этим. Главная проблема – получить необходимое оборудование. Мы до бесконечности обсуждаем это с российскими производителями, и, честно говоря, тот вид дирижабля, который нам предлагают, слишком опасен для такого перелёта. Нам нужен более продвинутый аппарат, чтобы экспедиция не превратилась в самоубийство. В двадцатые годы дирижабль Амундсена стартовал со Шпицбергена и через Северный полюс добрался до Аляски. Мы же собираемся не просто пролететь над полюсом, мы собираемся там приземлиться. Это очень точная и искусная работа. Такого до сих пор никто не делал. На месте приземления должна быть подготовлена определённая инфраструктура. Возможно, в какой-то точке нас должен ждать ледокол... Те дирижабли, которые сейчас есть в нашем распоряжении, не в состоянии справиться со сложными погодными условиями, с холодом – есть риск обледенения... Если такое случится, он начнёт терять высоту, – и что прикажете делать?
— Если так сложно сделать дирижабль в России, может быть, заказать его в США и стартовать с Аляски?
— Нет-нет! Тогда вам придётся двигаться против ветра и дрейфа льдов.
— Вы бывали на Южном полюсе...
— Да, я был там в январе.
— Северный и Южный полюс – это совершенно разные миры?
— Смотрите... Чтобы добраться до Северного полюса, надо вылететь со Шпицбергена и всего лишь через три часа приземлиться на льдину. В Антарктике совсем другие расстояния. Это земля, покрытая ледником толщиной четыре километра. Представляете? Там очень разреженный воздух и очень-очень-очень холодно. Южный полюс – это совсем другая игра, она намного интереснее. Возможно, вы знаете, что у нашей планеты на самом деле восемь полюсов – четыре на юге и четыре на севере. Семь из них я давно покорил и теперь мечтаю стать первым человеком, побывавшим на всех восьми полюсах. Поэтому в январе мы вместе с французскими исследователями выдвинулись в Антарктику с Тасмании, но лёд оказался таким толстым, что мы не смогли пробиться. Это было такое разочарование! Пришлось отправиться к французскому исследовательскому центру, а оттуда лететь на французскоитальянскую станцию «Конкордия», затем – на станцию «Восток», где на этот раз мы не задержались, а полетели к Южному полюсу и затем — в Южную Америку. Таким образом, мы пересекли всю Антарктику. Кстати, я был на «Востоке» буквально через несколько дней после того, как они пробурили скважину сквозь лёд к подземному озеру.
— Дорогостоящий эксперимент. Не было желания поучаствовать?
— Да, это масштабный проект, который задумывался как международный, – там сначала были и американцы, и французы. Но потом они ушли, потому что проект стал уж очень политическим. В конце концов, русские сделали всё сами. И это хорошо, потому что теперь они могут этим гордиться. Это просто фантастический проект!
— Я бы хотела задать вопрос, на который не решилась в начале интервью. В России вы занимаетесь не только благотворительностью, но и бизнесом. Делать бизнес у нас непросто. Вам приходилось сталкиваться с коррупцией?
— Честно? Я никогда и нигде не дал ни одной взятки. Но, конечно, я знаю об этом по рассказам других людей, и я знаю, что Россия входит в число самых коррумпированных государств. Но у меня к этому философское отношение.
— Так же, как к жизни вообще?
— Иначе трудно выжить. Жизнь – это длинная череда малых бедствий. Если вы будете слишком переживать и злиться, то сами себя съедите, поэтому лучше держаться от этого подальше.
— Удаётся?
— Да – читая Марка Аврелия.
*Международная группа компаний Marussia Beverages – дистрибьютор элитного алкоголя. Бренды: водка Mamont, ром RL Seale's, Foursquare и Doorly's, виски Compass Box и The Black Ship, сотол Hacienda de Chihuahua, арманьяк Clos Martin, вино GWS и др.
Беседовала Александра Фёдорова