Дело в шапочке

5684

 

Вы верите в чудеса? Я — нет. Хотя и записала уже на свой диктофон с десяток непридуманных и совершенно чудесных историй. Историй о том, как бежавшие с Родины кубинцы из нищеты и отчаяния, вопреки пожарам, войнам и стихийным бедствиям, вставали как неваляшки и шли вперёд — навстречу своим большим сигарным компаниям. Мне довольно сложно поверить, что кто-то, потеряв всё, может вновь добиться успеха. Иногда такое, конечно, случается. Но чтобы несколько таких падений и взлётов уместились в одной-единственной биографии... Впрочем, вот они — фотографии взорванного вандалами офиса компании Padron в 70-х. Вот они — газетные вырезки о том, как ураган уничтожил плантацию компании Padron в 90-х. И вот он сам — Хосе Падрон, на стенде своей компании в ЛасВегасе летом этого года.Я не верю в чудеса. Я верю в таких, как Падрон, в тех, кто делает сигарную индустрию залом славы и собранием исключительных историй. Перед вами — одна из них.

 

CC: Самое начало вашей истории, больше похожее на окончание, не предвещало ничего хорошего — в 1961 году вы, как и многие другие, покинули Кубу. С какими мыслями вы уезжали, какие были планы? 


Хосе Падрон: План был один — унести оттуда ноги. Я уехал в Испанию и провёл там девять тяжёлых месяцев, о которых не хочется даже вспоминать. У меня не было ни денег, ни перспектив. Четвёртого декабря 1961 года я приехал в Нью-Йорк. Вернее, приплыл на корабле. Я тогда ориентировался на песеты, испанскую валюту, не очень понимал, сколько стоит американский доллар. Поэтому мгновенно, буквально за несколько телефонных разговоров, спустил все сбережения, не рассчитав возможности. Комната, в которой я поселился, была такой маленькой, что в ней едва умещалась кровать. Свою первую работу в Америке я нашёл в продовольственной компании, которая обслуживала авиакомпании, доставляла питание на борт самолётов. Мне очень нравилась эта работа, ведь я имел доступ к еде:). Вскоре после этого, в феврале, я переехал в Майами и присоединился к программе правительства США по поддержке кубинских беженцев — Cuban refugees program. Я, тридцатисемилетний мужчина, получал дотацию от правительства Штатов в размере шестидесяти долларов в месяц.

 

Джордж Падрон: Отец сказал как-то, что чувствовал себя иждивенцем.

 

ХП: Да-да, так я себя и чувствовал. В чём и признался один раз человеку, который выдавал мне каждый месяц эту сумму. В следующий раз, когда я пришёл за деньгами, этот человек, госслужащий, дал мне молоток. Обычный такой небольшой молоток. Так у меня появилась работа плотника. Чуть позже я обзавёлся и газонокосилкой, тоже не без помощи посторонних. Днём я стриг газоны, а ночью плотничал. Я помогал другим иммигрантам с Кубы, которые открывали какие-то кафе, пытались начать бизнес. Кубинские сигары, как вы понимаете, уже были недоступны в Америке. В Майами все курили какие-то ужасные сигары, а я так скучал по гаванам — ведь я много курил на Кубе, обожал это дело. Тогда мне и пришла идея создать свою небольшую сигарную фабрику. В марте 1964 года я начал над этим работать. Просто взять и открыть фабрику было тогда невозможно, был предусмотрен ряд процедур. Нужно было иметь какое-то производственное помещение, накопить первоначальный капитал, и уж потом подавать заявление, просить разрешение на открытие. Я арендовал помещение в марте 64-го, подал заявление, а разрешение получил только в сентябре, спустя пять месяцев. На открытие собственного дела у меня было шестьсот долларов. Первая, скрученная на моей фабрике сигара увидела свет 8 сентября 1964 года.

 

IMG_5510

 

СС: Что это была за фабрика? Что она собой представляла?


ХП: Немного больше этой комнаты… (Хосе с улыбкой разводит руками и окидывает взором несколько квадратных метров, на которых расположилась переговорная комната, спрятанная за огромным стендом Padron на выставке IPCPR).


СС: Сколько крутильщиков у вас было?


ХП: Один.

 

СС: А где вы брали табак?


ХП: Покупал небольшие порции местного табака. Днём крутильщик делал сигары, а ночью я их продавал. Пытался продать. Связка из двадцати пяти моих сигар стоила шесть долларов. Тогда все в Майами курили сигары из резаного табака, и называли их casadores (т.е. «домашние» — так на Кубе называют сигары, скрученные в домашних условиях — Cigar Clan). Обыкновенные такие сигары с круглой шапочкой. С них я и начал. Первую свою связку я продал в один магазин, вернулся через две недели, а сигары как лежали, так и лежат. Это прямо разбило мне сердце. Никто не купил ни одной штуки! Я забрал всё обратно, приехал на фабрику, закурил — отличные сигары! Я расстроился: денег нет, сигары не продаются. И тогда я вспомнил про человека, который не купил у меня сигары из-за шапочки. Его, как сейчас помню, звали Бернардо. Мне бы, говорит, таких сигар, как я пробовал на Кубе, с «закрученной» шапочкой. На следующее утро я попросил крутильщика изменить шапочку, сделать поросячий хвостик. Сигары остались прежними, только шапочка отличалась. Я нашёл Бернардо, попросил его прийти на фабрику снова, попробовать «новые» сигары. Тот попробовал и говорит: «Крути только это, забудь об остальном, это именно то, что я хотел». Он начал помогать мне. Тогда, кстати, сигары продавались в непрозрачных упаковках — нельзя было увидеть, что внутри. А я изменил упаковку так, чтобы было видно шапочку. Все casadores вскоре испарились, остались только мы и наши fumas — так мы их называли. Не так, правда, чтобы сразу это случилось, мы ещё столкнулись с ухищрениями конкурентов, с ценовыми войнами масштаба тех времен :) А потом конкуренции не стало — все хотели только наши сигары.

 

7

 

СС: Каким образом вы впервые попали в Никарагуа? Там, кажется, был замешан Сомоса?


ХП: Мне на фабрику в Майами один никарагуанец принёс табак — на пробу. Пытался продать. Это было в 1967 году. Тот человек после «турне» по Штатам собирался отправиться в Европу. Я его предупредил, что в Европе ему будет сложно продать табак, и он вернётся ни с чем. Попросил его на обратном пути заехать ещё раз ко мне в Майами.

 

СС: Он что, в Никарагуа табак выращивал, простой фермер?


ХП: На тот момент я вообще не понимал, кто он такой. Позже выяснилось, что он предлагал табак с плантации, принадлежавшей президенту Никарагуа Анастасио Сомосе. Сомоса послал этого человека, Роберто Мартинеса, в Штаты и Европу попытаться наладить сбыт. На обратном пути в Никарагуа, в апреле 1967 года, Мартинес заехал ко мне во второй раз. Он спросил, каково моё мнение на счёт табака, и я честно ответил, что этот табак — «вторая Куба». Он, повторюсь, ни разу даже не заикался о том, на кого работает. В мае я отправился в Никарагуа на переговоры. Прилетел в Манагуа, столицу, а оттуда меня на небольшом самолёте повезли в Халапу, что в трёхстах километрах к северу. Мы приземлились через дорогу от табачной плантации.

 

СС: Вы сразу встретились с Сомосой?


ХП: Да. И он сразу спросил меня, как мне табак. Я сказал, что табак превосходный, но хотелось бы и на плантации посмотреть. Сомоса заявил, что если я сочту табак нестEящим, то он больше не будет в него инвестировать. Да нет, отличный табак, говорю. К тому моменту они уже собрали 75 тонн… 75 тонн никому не нужного превосходного табака. Я купил большую часть того, что уже собрали. Я не был настолько богат — это они дали очень хорошие условия. То был выращенный под солнцем табак. Это был первый раз, когда я привёз табак из Никарагуа. С того моего первого визита даже фото на память осталось.

 

65564

Вырезка из газеты Chicago Tribune за август 1969 года

 

СС: …и бизнес начал стремительно расти?


ХП: Да, стало больше сырья, больше сотрудников, соответственно, больше сигар. Все кубинцы в Майами курили только Padron! Я шесть миллионов тогда делал в год. Только представьте! Мы сейчас-то производим пять с половиной.

 

СС: Какие у вас тогда были ориентиры? Вы по-прежнему, как и в самом начале, стремились найти кубинский вкус в американских сигарах из никарагуанского табака?


ХП: Да, критерий был один — добиться кубинского вкуса. В те дни на лучших кубинских фабриках делали сигары из sun-grown табака, выращенного под солнцем. Такой табак более ароматный, богатый. На Кубе ведь и климат превосходный есть, и почва. А денег нет, и, значит, нет техники необходимой, и нет возможности лучше обрабатывать табак. У нас был хороший табак, выращенный под солнцем, и все возможности его обрабатывать.

 

СС: Вы открыли первую фабрику в Никарагуа в 1970 году. Она называлась, если не ошибаюсь, Tabacos Cubanica. Сколько лет она простояла?


ХП: В 1978 году в Никарагуа шла революция. Тогда война только началась. Единственным производителем, который смог остаться в стране, был я. Время было ненормальное, нашу фабрику сожгли сандинисты, это случилось 24 мая 1978 года. Стало быть, фабрика простояла недолгих восемь лет. Правда меньше чем через год, мы возобновили производство. Хотя сам я больше года не ездил в Никарагуа из-за соображений безопасности. Наши сотрудники устраивали забастовки, выходили на улицу с пикетами, — просили обеспечить мне безопасное пребывание в стране. Я вернулся в Никарагуа, мы сели за стол переговоров с командиром вооруженного восстания Элиасом Ноэра, он отвечал за регион Эстели. Все сотрудники присутствовали при нашем разговоре. Я попросил его в присутствии всех сказать мне — смогу я спокойно сюда приезжать и ничего не бояться? Если нет — то вот ключи от фабрики. И тогда поднялся шум, сотрудники начали кричать — нет, нет, не уезжайте, ни за что! И тогда военные сказали — хорошо, оставайтесь, мы будем помогать, защищать.

 

853

Слева направо: брат Хосе - Родольфо Падрон, Викториано Мендес, Хосе Падрон и тесть Хосе - Висенте Матия

 

СС: На том проблемы и закончились?


ХП: Да, закончились. Мы жили спокойно вплоть до 1985 года, пока в США не ввели эмбарго на товары из Никарагуа. Вот это была проблемка! Пять лет это длилось.

 

СС: Что вы делали тогда?


ХП: В 1979 году я открыл ещё одну фабрику — в Гондурасе. С того момента и по 1985 год работали обе фабрики. А потом мы оставили производство только в Гондурасе. И, конечно, полноценно перенести производство из одной страны в другую было невозможно, так что мы кое-что потеряли, продажи упали. Было сложно. Я принял решение производить меньше сигар, чем мог бы, зато сохранить качество, сохранить постоянство мешки. Это было очень важное решение. Здесь вот что нужно понимать — несмотря на все проблемы, которые валились на наши головы, несмотря на экономические последствия этих проблем, я не пошёл по простому пути. Простой путь — это наскрести понемногу табака отовсюду: из Никарагуа, Гондураса, Штатов, и скрутить из этого табака побольше сигар. Я так не сделал. Для меня всегда было важно постоянство мешки, у меня ведь к тому моменту были клиенты, верные нам и нашим сигарам, а значит, и нашей мешке. И лучше уж я произведу меньше сигар, чем лишусь этих клиентов, их доверия. Производство упало до полутора миллионов сигар. Это была определённая жертва, но жертва во имя принципов.

 

СС: Где бы ни находились ваши фабрики, ваш головной офис всегда оставался в США. Никогда не было проблем с контролем производства?


ХП: Никогда. Во-первых, мы все, я и мои сыновья, часто ездим туда-обратно. Во-вторых, там, в Никарагуа, живут и работают наши родственники. А в-третьих, и в самых главных, мы доверяем своим сотрудникам, а они — очень преданы нам, мы — семья.

 

ДП: Вы себе не представляете, отношения сотрудников и моего отца — это что-то невероятное! У нас несколько человек работают со дня основания первой фабрики, есть дети и внуки тех, кто работал в шестидесятых. Цезарь — хороший пример (Цезарь Гадеа, PR-директор компании. — Cigar Clan). Его отец проработал тридцать пять лет, именно он позвонил папе и сказал, что фабрику сожгли сандинисты. Мы сотрудникам доверяем во всём и помогаем по мере сил — одалживаем деньги, выращиваем и продаём овощи, бобовые, кукурузу , рис и продаём всё это по себестоимости.

 

6586

17 июля 1967 года, Падрон инспектирует первый урожай табака, собранный в Никарагуа

 

СС: На сегодняшний день у вас одна фабрика и одна плантация, верно?


ДП: Да, верно. Постоянно занято триста пятьдесят человек, во время сбора урожая на плантации работает около тысячи человек.

 

СС: Вы весь свой табак используете для своих сигар?


ДП: Мы используем всё, что выращиваем. Плюс — у нас огромное хранилище, своеобразный банк, где хранится и ждёт своего часа табак. Такой запас позволяет поддерживать самое ценное — постоянство мешки.

 

СС: У вас сложилась репутация производителя очень качественного, эксклюзивного продукта. Как удалось этого добиться?


ХП: Я вот что хочу сказать: для того чтобы по достоинству оценить бренд сегодня, нужно знать о том, чем мы пожертвовали вчера, какие тяготы нам пришлось пережить за нашу историю. Люди даже не догадываются, чем мне пришлось жертвовать в экономическом плане ради нашей философии. В наши дни очень мало компаний в сигарной индустрии обладают какой-то несгибаемой линией поведения, политикой, которой они беспрекословно следуют. Всё очень изменчиво: сегодня в портфеле компании — одни бренды, завтра — другие, сегодня — одни инструменты развития, завтра — совсем иные. Почти ни у кого нет постоянных направляющих. Вот вы к нам на стенд пришли сегодня — посмотрите, у нас в этом году одна-единственная новая сигара. Представьте только — за всю свою историю мы создали всего лишь четыре мешки, четыре линейки. На рынке сегодня можно найти компании, которые четыре новые линейки выпускают меньше чем за год! Так что в период сигарного бума в Штатах, в 90-е, это было своего рода поступком — не воспользоваться реалиями бушующего рынка, не воспользоваться ситуацией.

 

Jose-JorgePadron_300dpi

 

СС: Неужели не было соблазна поступиться своей философией?


ДП: Мой отец жёстко заявил: «Мы не станем делать больше сигар. Какой бы там бум ни происходил, мы будем производить столько сигар, сколько сможем, не меняя качественных характеристик. Я лучше ничего не буду продавать, чем продавать непонятно что». Эта философия родилась ещё во времена войны в Никарагуа, когда ему пришлось уехать в Гондурас. Тогда эта жертва была наиболее очевидна. Хотя и до этого были примеры, можно вспомнить. И посмотрите, что в итоге происходит сейчас: за счёт того, что мы в своё время не увеличили производство, мы сохранили клиентов, и они до сих пор у нас покупают, доверяют нам. Они знают бренд. И если у нас выходит новая сигара, никто не задаёт вопросов, никто даже не интересуется, сколько эта сигара стоит. Они заказывают новинку, потому что знают: что бы мы ни сделали, это будет честный, стоящий назначенных денег продукт.

 

СС: Бум закончился, а имидж остался?


ДП: Вот именно! Спасибо отцу за то, что он предвидел какие-то вещи и не отошёл от этой стратегии. У нас сейчас очень преданная аудитория. Мы — единственная компания на рынке, в которой нет ни одного менеджера по продажам. Никто не разъезжает по стране и не ходит по магазинам, пытаясь продать им наши сигары. Не обзванивает ретейлеров.

 

8aniv

 

СС: Как же вы продаёте?


ДП: Напрямую. Без посредников, дистрибьюторов. Мы сами это делаем — я и мои братья.

 

СС: Хосе, ваш сын благодарен вам за то, что вы проявили в какой-то момент дар предвидения. Я знаю, что этот ваш дар вам пригодился куда больше и ещё задолго до событий в Никарагуа, ещё до вашей эмиграции с Кубы…


ХП: Да, в один прекрасный день я осознал, что в стране грядут необратимые изменения, прикинул, чем они могут обернуться лично для меня, и быстренько уехал. В то же время многие мои друзья решения покинуть страну — такого, казалось бы, очевидного — не приняли. И почти все они позже оказались за решёткой. В 1978 году я отправился на Кубу с группой активистов, чтобы вести переговоры с правительством об освобождении политзаключённых.

 

E_14

В головном офисе компании все стены украшены фотографиями из архива Падрона. Одна из них - та, на которой Хосе произносит речь в честь восьмой годовщины компании

 

СС: Во время этой поездки был сделан тот самый фотоснимок, который наделал много шума?


ХП: Да, именно. Мы во время визита встречались со многими кубинскими чиновниками, удалось встретиться и с Фиделем. Он попросил у меня сигару. Я, понятное дел, дал ему сигару, и этот момент запечатлел фотограф. Когда фотография всплыла в одной из американских газет, негативная реакция не заставила себя долго ждать. В США это называется «бросить дерьмо на вентилятор». Говорили, что я коммунист, что заигрываю с кубинцами, пытаюсь какую-то выгоду для себя извлечь и тому подобное. Постепенно эта ситуация рассосалась, люди поняли, что несправедливо отнеслись ко мне. Но осадок остался, это был нелёгкий период. К тому же на фабрику было совершено ряд атак.

 

СС: Ваш визит на Кубу принёс какие-нибудь позитивные плоды?


ХП: Нам удалось освободить три тысячи шестьсот заключённых.  

 

ДП: Мой отец тогда говорил в многочисленных интервью, что даже если бы ему пришлось отдать Фиделю по коробке сигар за каждого на глазах у фотографов, он бы это сделал.

 

СС: Это была ваша единственная встреча с Кастро?


ХП: Да. И я должен сказать, что он обошёлся тогда с нами довольно хорошо, но с ним никогда не знаешь, чего ожидать. Я верю, кстати, что на Кубе вскоре многое может измениться. Вот в России, например, многое изменилось, поэтому вы можете заниматься тем, чем занимаетесь.

 

E_10

 

СС: Вы прожили такую долгую интересную жизнь, полную невероятных впечатлений, принимали серьёзные решения, пожинали плоды. Как, впрочем, и Фидель. Если бы встретились с ним сейчас, чтобы вы ему сказали?


ХП: Я бы сказал ему…что он совершил ошибку.

 

Cigar Clan 5'2011.  Катерина Рыжкова.

Фото: семейный архив Хосе Падрона, архив редакции, Наира Оганесян

 

 

Пожалуйста, войдите, чтобы комментировать.